Неточные совпадения
― Вот я завидую вам, что у вас есть входы в этот интересный ученый
мир, ― сказал он. И, разговорившись, как обыкновенно, тотчас же перешел на более удобный ему французский
язык. ― Правда, что мне и некогда. Моя и служба и занятия детьми лишают меня этого; а потом я не стыжусь сказать, что мое образование слишком недостаточно.
Он нравился Левину своим хорошим воспитанием, отличным выговором на французском и английском
языках и тем, что он был человек его
мира.
Здешние народы, с которыми успели поговорить, не знаю, на каком
языке, наши матросы, умеющие объясняться по-своему со всеми народами
мира, называют себя орочаны, мангу, кекель.
Я чуть не захохотал, но, когда я взглянул перед собой, у меня зарябило в глазах, я чувствовал, что я побледнел и какая-то сухость покрыла
язык. Я никогда прежде не говорил публично, аудитория была полна студентами — они надеялись на меня; под кафедрой за столом — «сильные
мира сего» и все профессора нашего отделения. Я взял вопрос и прочел не своим голосом: «О кристаллизации, ее условиях, законах, формах».
«Разве она и теперь не самая свободная страна в
мире, разве ее
язык — не лучший
язык, ее литература — не лучшая литература, разве ее силлабический стих не звучнее греческого гексаметра?» К тому же ее всемирный гений усвоивает себе и мысль, и творение всех времен и стран: «Шекспир и Кант, Гете и Гегель — разве не сделались своими во Франции?» И еще больше: Прудон забыл, что она их исправила и одела, как помещики одевают мужиков, когда их берут во двор.
Вот этого-то общества, которое съезжалось со всех сторон Москвы и теснились около трибуны, на которой молодой воин науки вел серьезную речь и пророчил былым, этого общества не подозревала Жеребцова. Ольга Александровна была особенно добра и внимательна ко мне потому, что я был первый образчик
мира, неизвестного ей; ее удивил мой
язык и мои понятия. Она во мне оценила возникающие всходы другой России, не той, на которую весь свет падал из замерзших окон Зимнего дворца. Спасибо ей и за то!
Когда я привык к
языку Гегеля и овладел его методой, я стал разглядывать, что Гегель гораздо ближе к нашему воззрению, чем к воззрению своих последователей, таков он в первых сочинениях, таков везде, где его гений закусывал удила и несся вперед, забывая «бранденбургские ворота». Философия Гегеля — алгебра революции, она необыкновенно освобождает человека и не оставляет камня на камне от
мира христианского, от
мира преданий, переживших себя. Но она, может с намерением, дурно формулирована.
Враждебная камера смолкнула, и Прудон, глядя с презрением на защитников религии и семьи, сошел с трибуны. Вот где его сила, — в этих словах резко слышится
язык нового
мира, идущего с своим судом и со своими казнями.
Мой брат иногда впадал в трансы, начинал говорить рифмованно, нередко на непонятном
языке, делался медиумом, через которого происходило сообщение с
миром индусских махатм.
Я был переведен на четырнадцать
языков, получал сочувственные письма со всех концов
мира.
Помню весь этот кагал, у которого, начиная со сторожа, никаких других слов на
языке не было, кроме: урвать, облапошить, объегорить, пустить по
миру…
— Мефи? Это — древнее имя, это — тот, который… Ты помнишь: там, на камне — изображен юноша… Или нет: я лучше на твоем
языке, так ты скорее поймешь. Вот: две силы в
мире — энтропия и энергия. Одна — к блаженному покою, к счастливому равновесию; другая — к разрушению равновесия, к мучительно-бесконечному движению. Энтропии — наши или, вернее, — ваши предки, христиане, поклонялись как Богу. А мы, антихристиане, мы…
— А Христос ее знает! Бает, с Воргушина, от немки от управительши по
миру ходит! Летось она и ко мне эк-ту наслалась:"Пусти, говорит, родименькой, переночевать". Ну, и порассказала же она мне про ихние распорядки! Хошь она и в ту пору на язык-от не шустра была, а наслушался я.
Вот если б вам поручили изучить и описать мундиры, присвоенные учителям латинского
языка, или, например, собственными глазами удостовериться, к какому классу эти учителя причислены по должности и по пенсии… и притом, в целом
мире!
Он уже чувствовал, что идеи покинутого
мира посещали его реже, вращаясь в голове медленнее и, не находя в окружающем ни отражения, ни сопротивления, не сходили на
язык и умирали не плодясь. В душе было дико и пусто, как в заглохшем саду. Ему оставалось уж немного до состояния совершенной одеревенелости. Еще несколько месяцев — и прощай! Но вот что случилось.
Засим великий мастер начал зажигать стоящие около гроба свечи, говоря при зажжении первой свечи: «Вы есте соль земли», второй свечи: «Вы есте свет
миру», третьей свечи: «Вы есте род избран, царское священие,
язык свят, люди обновления!».
Так, Годунов оставил мысль об учреждении университета с иностранными учителями только потому, что, как говорит Карамзин (том XI, стр. 53), «духовенство представило ему, что Россия благоденствует в
мире единством закона и
языка; что разность
языков может произвести и разность в мыслях, опасную для церкви».
И с первого же дня тюрьмы люди и жизнь превратились для него в непостижимо ужасный
мир призраков и механических кукол. Почти обезумев от ужаса, он старался представить, что люди имеют
язык и говорят, и не мог — казались немыми; старался вспомнить их речь, смысл слов, которые они употребляют при сношениях, — и не мог. Рты раскрываются, что-то звучит, потом они расходятся, передвигая ноги, и нет ничего.
(13) Таковы, например, письмо А. Мейера, при посылке исторических надписей российским государям (кн. I, ст. XXX); критика на эти надписи (кн. II, ст. XV); письмо при посылке сочинения «О системе
мира» (кн. II, ст. XXII); письмо, при котором присланы вопросы Фонвизина (кн. III, ст. XVI); письмо, приложенное к «Повествованию мнимого глухого и немого» (кн. IV, ст. X); письмо г. Икосова при посылке его оды (книга IV, ст. XI); письмо, содержащее критику на «Систему
мира» (кн. IV, ст. XVI); письмо при посылке стихов г. Голенищева-Кутузова (кн. V, ст. VII); письмо Любослова о напечатании его «Начертания о российском
языке» (кн. VII, ст. XV); письмо о «Былях и небылицах», с приложением предисловия к «Истории Петра Великого» (кн. VII, ст. XIX); письмо при посылке стансов на учреждение Российской академии (кн. IX, ст. IV); письмо с приобщением оды «К бессмертию» (кн. X, ст. XIII); письмо А. Мейера в ответ на критику его исторических надписей (кн. X, ст. XIV); письмо при посылке стихов Ломоносова (кн. XI, ст. XIV); письмо А. Старынкевича, с приложением «Стихов к другу» (кн. XI, ст. XVI); письмо при посылке стихов Р — Д — Н (кн. XIV, ст. V).
Желая присвоить России лучшие творения древней и новой чужестранной Литературы, Она учредила Комиссию для переводов, определила награду для трудящихся — и скоро почти все славнейшие в
мире Авторы вышли на
языке нашем, обогатили его новыми выражениями, оборотами, а ум Россиян новыми понятиями.
Самое отношение к
миру теряется, человек действует заодно и как одно с
миром, сознание заволакивается туманом; час заклятия становится часом оргии; на нашем маловыразительном
языке мы могли бы назвать этот час — гениальным прозрением, в котором стерлись грани между песней, музыкой, словом и движением, жизнью, религией и поэзией.
Так, так, совсем, совсем забытый сирота!..
В великом божьем
мире ни одной
Ты не найдешь души себе родной!..
Питался я не материнской грудью
И не спал на ее коленях. Чуждый голос
Учил меня родному
языкуИ пел над колыбелию моей.
Мой страх исчез. Мучительно-приятно
С томящей негой жгучая тоска
Во мне в один оттенок непонятный
Смешалася. Нет в
мире языкаТо ощущенье передать; невнятно
Мне слышался как зов издалека,
Мне словно
мир провиделся надзвездный —
И чуялась как будто близость бездны.
— Для че спорить? — отозвался Алексей. — Чего нам делить-то? Споры да ссоры — неладное дело. В
миру да в ладу не в пример согласнее жить. Зачем споры? Значит, кто в чем родился, тот того и держись. Вот и вся недолга. Да и спорить-то не из-за чего.
Язык только чесать, толку ведь никакого из того не выйдет — баловство одно, а больше ничего. Для че спорить?
Но скучен нам простой и гордый твой
язык, —
Нас тешат блестки и обманы;
Как ветхая краса, наш ветхий
мир привык
Морщины прятать под румяны…
Выражаясь на
языке наших предков, мы «забыли бога», а употребляя современный способ выражения, мы должны сказать, что ложно понимаем жизнь
мира.
«Кто имеет достаток в
мире, но, видя брата своего в нужде, затворяет от него сердце свое, — как пребывает в том любовь божия? Дети мои! станем любить не словом или
языком, но делом и истиной».
Эта ошибка опять-таки проистекает из смешения двух разных порядков идей и состоит в переводе на
язык временности и становления того, что являет собой вечную основу
мира, в чем нет прежде и после, нет самого времени.
И радость этой встречи при рождении, когда мгновенно загорается чувство матери и отца, не имеет на человеческом
языке достойных слов, но так говорится о ней в Вечной Книге, в прощальной беседе Спасителя: «Женщина, когда рождает, терпит скорбь, потому что пришел час ее; но когда родит младенца, уже не помнит скорби от радости, потому что родился человек в
мир» (Ио. 16:21).
Таким образом, оригинальные краски исторических религий обесцвечиваются, все конкретное отходит в экзотеризм, а в качестве эзотерического содержания подставляется доктрина теософического общества, столь озабоченного распространением универсального религиозного волапюка [Волапюк (от англ, world —
мир и speak —
язык) — первый искусственный международный
язык, созданный в 1880 г.
Муки полнейшего разочарования в себе и в своем пути, а в то же время нежелание и неспособность принять это разочарование, и вдобавок еще сознание высшей своей природы и мучительно завистливое влечение к божественному
миру — терзают душу невыразимыми на человеческом
языке страданиями.
Бог не есть трансцендентное, как многие себе представляют, он есть имманентное, т. е. трансцендентное, ставшее содержанием разума (нем.).] в некоторой догматической определенности, то, очевидно, должен быть мост, оба
мира соединяющий; должны быть письмена, которыми начертываются божественные откровения, и
язык, на котором они могут быть высказаны.
И самое различие и противопоставление иудеев и
языков только до времени и упразднено Крестом: «Христос есть
мир наш, соделавший из обоих одно — ποιήσας τα αμφότερα εν — и разрушивший стоявшую посреди преграду, упразднив вражду Плотию Своею, а закон заповедей учением, дабы из двух создать в себе самом одного — τους δύο κτίση εν αϋτφ είς ένα, нового человека, устрояя
мир и в одном теле примирить обоих — τους αμφότερους εν ένΐ σώματι — с Богом посредством креста, убив вражду на нем» (Ефес. 2:24-6).
О, не совсем так! Люты были старинные времена, люди стыдились тогда не того, чего стыдимся мы; вкусна была для них жизнь, и
язык их был чист. Но всегда человек — с тех пор, как он стал человеком, — стоял выше отъединенной от
мира «радости и невинности зверя». Он чувствовал свою общность с другими людьми, с народом, с человечеством. И он знал то, чего не знает зверь, — стыд.
Французскому и английскому
языку оставалось очень немного часов, потому что почти все вечернее время, после занятий с Альтанским классиками, я проводил у него, уносясь восторженными мечтаниями во времена давно минувшие, в
мир великих мудрецов и доблестных героев.
— Ты и не можешь этого помнить, потому что я училась им в самые последние годы в Лифляндии. У меня там почти не было никакого дела, — и я, чтобы не скучать, нашла удовольствие заниматься двумя этими
языками, которые теперь, кроме удовольствия знать их, доставляют мне и пользу: я могу им выучить тебя, а это не шутка — так как без них перед тобою никогда бы не открылся во всей полноте прелестный классический
мир с его нерушимыми образами и величавым характером его жизни.
Мы увидим в последней части книги, что «конец
мира», который на философском
языке означает конец объективации, предполагает творческую активность человека и совершается не только «по ту сторону», но и «по сю сторону».
Когда Клагес видит в возникновении сознания, интеллекта, духа декаданс жизни, болезнь, он, в сущности, выражает на
языке науки и философии древнее сказание о грехопадении и утере рая, но натурализирует идею рая и думает, что он возможен в
мире падшем.
Ткачев поступил в дальнейшую радикальную выучку к Благосветлову, редактору"Русского слова", а потом журнала"Дело". Там и выработался из него самый суровый и часто бранчивый критик писаревского пошиба, но еще бесцеремоннее в своих приемах и
языке. Он, как известно, доходил до того, что Толстого, автора"Войны и
мира", называл именем юродивого — Ивана Яковлевича Корейши!
В Германии-Тургенев-Баден-Швейцария-Бакунин-Берн и Базель-Мировой конгресс-Мюнхен-Вена-Привлекательная Вена-Веселящаяся Вена-Театральная Вена-Венские любимцы-Грильпарцер-Венский фашинг-Славянская Вена-Чехия-Дюма-Разговоры с Дюма-Мои оценки Дюма-Наке-Корш-Об Испании-Испанские впечатления-Мадрид-В кругу иностранных корреспондентов-Поездка по Испании-Испанская политика-Испанский язык-Испанские музеи-В Барселонк-Моя программа пепеездов-"С Итальянского бульвара"-Герцен-Русские в Париже-Огарев-Отношения к Герцену-Кавелин-Разговоры с Герценом-"Общечеловек"Герцен-Огаревы и Герцен-Парижская суета-Снова Вена-Невинный флирт-О французких женжинах-Роман и актрисы-Планы на следующий сезон-Бакст-Гончаров-В Берлине-Политические тучи-Война-Седанский погром-Французские Политики-Возвращение в Россию-Берг и Вейнберг-Варшава-Польский театр-В Петербурге-Некрасов-Салтыков-Салтыков и Некрасов-Искра-Петербургские литераторы-Восстание Коммуны-Литературный
мир Петербурга-Петербургская атмосфера-Урусов-Семевский и Краевский-Вид Парижа схватил меня за сердце-Мадам Паска-Мои парижские переживания-Опять Петербург-Театральные заботы-Дельцы-Будущая жена-Встреча русского Нового года
Книга его «В
мире отверженных», с потрясающим описанием каторги, вызвала большой шум, была переведена на иностранные
языки.
Мир господствующих привилегированных классов, преимущественно дворянства, их культура, их нравы, их внешний облик, даже их
язык, был совершенно чужд народу-крестьянству, воспринимался как
мир другой расы, иностранцев.
Для нее считается достаточным: практическое знание театрального
мира, вкус, а главное хорошее перо, бойкость и образность
языка.
На философском
языке это должно быть описано как невозможность найти свободу в объективированном
мире, т. е. в порядке природы.
Через несколько времени все, что я видел великого, ужасного, прекрасного в
мире, все, что теснилось в грудь мою, я хотел высказать, но высказать не простым разговорным
языком; нет, по своенравному, странному характеру своему, я хотел это выполнить каким-то особенным, размеренным
языком, о котором дал мне понятие один английский купец, приезжавший каждое лето в Торнео и оттуда заходивший всегда в нашу деревушку для покупки кож.
И вот бедная чета, волшебным жезлом могучей прихоти перенесенная из глуши России от богов и семейства своего, из хаты или юрты, в Петербург, в круг полутораста пар, из которых нет одной, совершенно похожей на другую одеждою и едва ли
языком; перенесенная в новый
мир через разные роды мытарств, не зная, для чего все это делается, засуеченная, обезумленная, является, наконец, в зале вельможи перед суд его.
Новая, творческая религиозная общественность — и не теократия, и не анархизм, и не государственность, и не социализм; она невыразима в категориях «
мира», непереводима на
язык физического плана жизни.
Первый затем обратился к императору с речью на французском
языке, в которой, изложив бедственное положение мальтийского ордена, лишенного своих «наследственных владений», и печальную судьбу рыцарей, рассеявшихся по всему
миру, просил его величество принять на себя звание великого магистра.
Бравый швейцар этой гостиницы говорит на всех
языках цивилизованного
мира, за исключением русского, что, впрочем, не мешает ему питать глубокое чувство уважения к представителям «ces barbares russes» [Эти грубые русские (франц.).]… вообще и к их национальной тароватости в особенности, и быть таким образом горячим сторонником франко-русских симпатий.
— Я вас знаю за слишком серьезного человека, чтобы думать, что вы решились на такой шаг, не обдумав его всесторонне, а потому у меня не поворачивается даже
язык вас отговаривать, хотя я теряю в вас лучшего помощника, а
мир — лучшего человека.